Эдгар Берроуз - Красный Ястреб [The Red Hawk]
Нет, я не знал, что произошло, но меня это и не заботило. Я просто сидел и пожирал ее глазами. И тогда она подняла голову и сказала три слова, которые заморозили в груди мое сердце.
Она подняла взгляд, и ее глаза были печальными и наполненными болью. Что-то случилось и с ней — я видел это.
— Я — Ор-тис, — сказал она и снова уронила голову.
Я не мог говорить. Я просто сидел и смотрел на изящную маленькую фигуру моего кровного врага, сжавшегося у костра.
Через какое-то время она прилегла у огня и заснула. Кажется, после этого заснул и я, потому что, когда я открыл глаза, огонь погас, я замерз и свет нового дня пробивался сквозь вершины холмов на востоке. Я встал и снова развел костер. Я собирался взять Красную Молнию и уехать, прежде чем она проснется; но когда я нашел коня, пасущегося неподалеку от лагеря, я не вскочил на него, а снова вернулся в лагерь. Почему — не знаю. Я больше никогда не хотел видеть ее, но что-то тянуло меня к ней.
Она проснулась и стояла, глядя по сторонам, вверх и вниз по каньону, когда я увидел ее, и мне показалось, что в ее лице появилось облегчение, когда она увидела меня.
Она доверчиво улыбнулась мне, и я не смог вести себя твердо, как полагалось бы с кровным врагом.
Я подумал: если я вел себя дружественно с ее братом, то почему я не могу быть дружелюбным с нею? Конечно, я уеду и никогда больше не увижу ее; но ведь я могу быть вежливым, пока остаюсь здесь. Так я рассуждал, и так я действовал.
— Доброе утро, — сказал я, подходя. — Как ты?
— Нормально, — ответила она. — А как ты?
Ее голос был богатым и мелодичным, а звук его пьянил, подобно старому вину. О, почему она мой враг?
Появились Ниппон из своих маленьких вигвамов. Голые дети прыгали вокруг, играя с собаками в надежде согреться. Женщины развели костры, вокруг которых сгрудились мужчины, пока их подруги готовили утреннюю трапезу.
После того, как мы поели, я взял Красную Молнию и отправился поохотиться, хотя я сомневался, что смогу добиться успеха с тяжелым калкарским луком. Но мне повезло больше, чем я рассчитывал: я убил двух оленей, хотя погоня завела меня дальше от лагеря, чем хотелось бы.
Утро почти прошло, пока Красная Молния вез меня и две туши к лагерю. Я заметил, что он нервничает по мере приближения, прижимая уши и время от времени разражаясь ржанием. Я не понимал причины его беспокойства, и только приготовился, как делал всегда, предупрежденный Красной Молнией о том, что что-то не в порядке.
Когда мы подъехали к лагерю, я не удивился, что он нервничал, потому что его чувствительные ноздри почуяли трагедию задолго до того, как мои слабые чувства предупредили меня об этом. Счастливый мирный лагерь больше не был таковым. Маленькие вигвамы лежали на земле, а рядом с ними двое из моих маленьких друзей — два маленьких голых воина. И это было все. Тишина и запустение воцарились там, где было столько жизни и счастья всего несколько часов назад. Остались только мертвые.
Бетельда! Что случилось с ней? Кто совершил подобную жестокость? Ответ мог быть одним-единственным — калкары, должно быть, обнаружили этот маленький лагерь и атаковали его. Ниппон, которые не были убиты, без сомнения, сбежали, а калкары захватили Бетельду в плен.
Внезапно я увидел красное. Сбросив туши оленей на землю, я пришпорил Красную Молнию и помчался по дороге, где свежие следы копыт показывали направление, в котором направились убийцы. На дороге были следы множества лошадей, и среди них — один огромный отпечаток, в два раза больший, чем отпечаток копыта Красной Молнии. Правда, все копыта лошадей калкаров большие, но такого большого я еще не видел.
По следам на дороге я определил, что нападавших было не больше двадцати, и помчался бешеным галопом в погоню, пока наконец мои чувства не подсказали мне, что я лучше послужу Бетельде, если выработаю какую-то стратегию; слыханное ли дело, чтобы человек один мог победить группу воинов одной только силой.
И здесь я почувствовал воинственный пыл, хотя я и собирался поступить подобным образом, но я сомневался, что одна сила далеко заведет меня.
Месть! Это было моей единственной силой, впитанной поколениями, для которых она стала эмблемой, Флаг — на запад, по кровавому пути к морю. Месть, Флаг и Джулиан — было одно целое. И вот я, Повелитель мести, Великий Вождь Джулианов, Протектор Флага, скачу, чтобы спасти или отомстить за дочь Ор-тисов! Я должен был бы сгореть со стыда, но ничего подобного. Ничего не заставляло так горячиться мою кровь, даже обращение к Флагу. Может ли быть такое, чтобы существовало нечто большее, чем Флаг? Нет, тут я не мог спорить, но я нашел нечто, что было для меня таким же важным, как Флаг.
8. Рабан
Я прибыл к перевалу, не перегнав их, но по следам я видел, что они недалеко от меня. Дорога в каньоне довольно извилистая, там множество подъемов и спусков, и часто всадник в нескольких ярдах теряется из виду, а шум скачки сливается с другими шумами. В каньоне я старался держаться к нападавшим поближе, но когда я достиг перевала, все изменилось. Теперь я видел далеко во всех направлениях.
Убийц не было видно на большой дороге древних, и я поскакал дальше, где тропа спускалась вниз, на северную сторону гор, к огромной долине, которую я видел днем раньше. Деревья и заросли на одной стороне здесь были ниже, и я видел дорогу на коротких отрезках внизу. Сначала я заметил группу всадников, появившихся из-за склона, пока они спускались в каньон.
Справа от меня на небольшом расстоянии была расщелина, спускавшаяся от перевала и идущая по склону каньона, в который спускались всадники. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что несколько минут трудного и, скорее всего, тяжелого спуска приведут меня в каньон перед всадниками, и я не буду виден им, разве что заросли вокруг будут гуще или на пути встретится непреодолимое препятствие.
В конце концов попытка того стоила, и потому, не оглядываясь на врага, я повернул и поскакал вдоль перевала к спуску, который, как я надеялся, приведет меня к тому месту, которого я хотел достичь и где я мог выбирать условия поединка, в которых мы знамениты, потому что являемся поклонниками этого искусства.
Я нашел ведущую вниз узкую извилистую тропу и помчался по ней на опасной скорости, заставляя Красную Молнию гнать так, что он, видимо, посчитал меня сумасшедшим, потому что обычно я очень осторожно отношусь к его ногам; однако сегодня я совершенно не думал о них, впрочем, как и о собственной жизни.
Единственное, чего я боялся, случилось — глубокий овраг рассекал тропку, противоположная сторона почти вертикально уходила вниз. Но там было нечто вроде ступенек, во всяком случае, путь вниз, и Красная Молния не колебался, когда я направил его в пропасть. Присев на задние ноги и вытянув передние, он заскользил, летя вниз, и в двадцати ярдах от дна мы перелетели через утес, приземлившись в мягкий песок, несколько потрясенные, но неповрежденные.
